Написанная ярким доступным языком, содержащая множество занимательных примеров из истории, не лишённая некоторой авторской отстранённости и иронии, новая книга А.П. Назаретяна (2014б) представляет собой фундаментальный научный труд о прошлом и будущем и направлена на выделение наиболее общих принципов бытия. Временной масштаб, в котором рассматривается история, и её экстраполяция в будущее выходят за рамки существования человеческого рода и простираются от момента Большого Взрыва до дальних пределов существования постчеловеческого разума. Поэтому жанр книги относится скорее к тематике Big History или Мегаистории, где сама жизнь и человеческий род – лишь этапы космической эволюции.
Образ будущего не является «опережающим отражением» ещё не ставшего бытия, а скорее, представляет собой конструктивную модель сознания, включающую проекцию коллективного бессознательного и индивидуального опыта прогнозиста, экстраполированных в грядущее. При этом сам прогноз влияет на выбор возможных путей развития и, став фигурой общественного или индивидуального сознания, материализуясь в поступках людей, так становится прогнозом самореализующимся. В силу этого рассуждения о прошлом и будущем личностно значимы, проективны и зависят от нравственных и политических установок автора. Так, Россию (СССР) У. Черчель назвал страной с непредсказуемым прошлым, ибо в зависимости от доминирующей идеологии, которая в России менялась за последнее столетие как минимум трижды, менялся и официальный взгляд на историю. Вместе с тем выбор интерпретации – «вист ответственный», и своим прогнозом автор может повлиять на становление самого будущего. Так Карл Маркс, строя идиллию бесклассового общества, вряд ли предполагал, какого демона насилия он выпустил, озвучив идею классовой борьбы как пути к такому будущему. В этом плане трактовка прошлого и понимание будущего в моем восприятии новой книги А.П. Назаретяна, не может быть описано в отрыве от системы ценностей и личности самого Акопа Погосовича – личности яркой и нетривиальной.
Акоп Погосович, как многие дети послевоенного поколения, родился в семье офицера фронтовика, в многонациональном городе Баку. После окончания школы поступил в Институт иностранных языков им. Морис Тореза. По окончании института способный молодой человек был приглашен в Институт Общественных наук ЦК КПСС, который в те времена готовил кадры для мирового коммунистического движения. В отличие от Академии ЦК КПСС, где обучались партийные функционеры и где преобладала атмосфера карьеризма и начётничества, в Институте, ориентированном на работу с разнообразным и весьма колоритным контингентом иностранных революционеров – от неграмотных партизан, борющихся с империализмом янки, до европейских интеллектуалов, разочарованных в обществе потребления, – царил живой дух. Многие из учащихся находились в своих странах на нелегальном положении. Благодаря Акопу я был знаком с некоторыми из них. Вспоминаю яркую фигуру Карлоса Пинто Брага – доброго великана со следами пыток на теле, грабившего, на нужды революции, банки в Бразилии. Карлос окончил институт и, хотя ему предлагали продолжить обучение в аспирантуре, уехал воевать в Анголу. «Нельзя есть даром хлеб чужой страны, когда на родине дети голодают», – пояснил он мне своё решение. Под стать ему была и его боевая подруга Кармен, предложившая даже мне фиктивный брак и возможность борьбы за светлое будущее в далекой Латинской Америке. Революционная романтика в духе Че Гевары не могла оставить равнодушным ни Акопа, ни даже меня, мечтавшего о карьере учёного и исповедующего философию ненасилия.
Профессиональное знание языков и неспецифическая внешность (то ли армянин, то ли перс, то ли латиноамериканец) позволили Акопу, не привлекая ненужного внимания, совершать командировки в страны Латинской Америки и Ближнего Востока, работать как с руководителями партий и государств, так и с партизанами и подпольщиками. Латиноамериканцы называли его «Эль Команданте Хакобо», а в арабской стране он неожиданно для себя оказался «Доктором Якуб ан-Насыри» (Яков из Назарета).
Будучи преподавателем, «Доктор-Команданте» учил и учился сам, стремясь осмыслить всю сложность и многомерность социальных процессов. В книге описан проанализированный Назаретяном феномен трансформации («перевертыша») стереотипов сознания. Так, многие приехавшие в СССР учащихся из стран «Третьего мира» имели восторженные и уплощённые представления о стране победившего социализма. Раз в стране нет эксплуатации человека человеком (термин «коррупция» тогда был ещё не моде), то и нет причин криминального поведения, полагали они. Советский Союз в их представлении был земным раем.
В одной из книг (Назаретян 2005) Акоп рассказывал о забавном случае. В провинциальном советском городе никарагуанского партизана, боевого коммандос, пытались ограбить в ресторанном туалете двое местных юношей с ножами. Обезоружив нападающих и держа голову одного из них у себя подмышкой (второй успел сбежать), приземистый никарагуанец, почти ласково (!) постукивая кулаком по его скуле, приговаривал по-испански: «Товарищ – не коллективист, а советскому юноше следует быть коллективистом». При столкновении с несправедливостью и лицемерием, которых в СССР было предостаточно, некоторые из восторженных поклонников социализма меняли установки на противоположные и уезжали с негативными стереотипами по поводу нашей страны. Как преподаватель и даже руководитель «практик по изучению советской действительности» Акоп стремился показать родную страну объёмно, мягко смазывая глянцевые образы, увеличивая когнитивную сложность и многомерность сознания своих подопечных и тем самым противодействуя стереотипности мышления.
Эта работа продолжается и в его книгах, и заглавие последней из них – «Нелинейное будущее» – говорит само за себя. Книга построена так, что содержит массу парадоксов и является достойной реализацией неординарной личности автора. Надо быть очень отчаянным нонконформистом, чтобы в одной из своих публикаций (Назаретян 1995) объявить ИСТИНУ категорией мифологического мышления. Более поздние по времени публикации по постнеклассической рациональности (Стёпин 2003a,б), по методологии конструктивизма (Петренко 2008, 2013) и ряд «круглых столов» по эпистемологии и теории познания, инициированном журналом «Вопросы философии» (Лекторский, Касавин, Петренко и др. (2011)) показали, что за эпатирующим названием статьи Назаретяна скрывалось глубокое содержание. Ниспровергатель основ в науке и государственник в политике, носитель семейных ценностей (так присущих армянским семьям) и страстный любитель женщин (возможно из-за усвоенного им латиноамериканского менталитета) Акоп Назаретян – пример истинного космополита, противника национальных перегородок и примитивного патриотизма. В опубликованной недавно статье (Назаретян 2014а) он предлагает программу объединения закавказских республик (недавних недругов и даже врагов) в единую конфедерацию, аргументируя такую перспективу экономическими и политическими соображениями. Действительно, не так уж давно Иван Грозный с одинаковой жестокостью разрушал Новгород и Казань, входящих ныне в одно государство, а ещё раньше Московское княжество воевало с Рязанским. А сколько бед принесли войны между народами, входящими ныне в Евросоюз…
Многомерность мировосприятия, независимость мышления, отсутствие страха по отношению к трудным проблемам, тяга к парадоксам, нонконформизм в социальных установках – все эти качества Назаретяна определили стиль его фундаментального труда. Неслучайно он начинает книгу с описания встречи в октябре 1962 года советского разведчика А.С. Феклисова и американского тележурналиста Дж. Скали, близкого к семье Кеннеди, – встречи, которая положила начало разрешению Карибского кризиса. В ходе встречи в вашингтонском ресторане обсуждались возможные взаимные компромиссы, позволяющие предотвратить вторжение американских войск на Кубу (где находились 40 тысяч советских военнослужащих и был почти завершён монтаж 42 ракет с ядерными боеголовками), в ответ оккупацию советскими танками Западного Берлина (контролируемого американскими, английскими и французскими подразделениями) и как следствие этого – неизбежное перерастание «холодной» войны в «горячую» стадию. Оба не наделённые политической властью переговорщика проявили собственную инициативу, и их готовность взять риск политической ответственности на себя способствовала разрешению глобального кризиса с необратимыми катастрофическими последствиями. Я думаю, не случайно Акоп начал изложение эволюционной концепции с этого запева. Не безличные законы эволюции, с жестким детерминизмом управляющие политическими событиями, а живые, думающие и способные брать на себя решения люди двигают историей. За образом Феклисова, а за ним и Акопа, я даже вижу героический образ безумного идальго Дона Кихота, хотя это, конечно, вольная аналогия: Назаретян вполне убедительно показывает возможность свободы выбора в ограниченном диапазоне того, что на данный момент времени позволяет уровень цивилизации.
Первая и бóльшая часть книги Назаретяна посвящена прошлому и, в частности, исследованию того, как в менталитете Человечества вызревали идеи эволюции и прогресса. Существенный прорыв в методологии комплексного исследования Назаретян связывает с моделями самоорганизации. В разных странах они получили различные названия: синергетика, теория диссипативных структур, теория хаоса или теория сложности. По мере того как обнаружились единые механизмы возрастания и сохранения сложности в системах различного уровня организации, удалось и классифицировать основные угрозы устойчиво неравновесным процессам сложных саморегулирующихся систем, и выявить механизмы обострения и преодоления кризисов. Разделяя взгляды Э Леруа, П Тейяр де Шардена, В.И. Вернадского о превращении биосферы в ноосферу, Назаретян описывает гуманитарные механизмы такого превращения.
Эволюция человеческого менталитета, согласно Назаретяну, шла в системной взаимосвязи с хозяйственно-производственной деятельностью. Мышление первобытного охотника-собирателя ограничено очень узким временным диапазоном. Автор напоминает забавный пример из жизни аборигенов Меланезии, описанный известным антропологом Б. Малиновским. Члены племени не сознавали и отрицали связь половой жизни и деторождения. Разнесённое во времени зачатие и рождение ребёнка не позволяло архаичному наблюдателю осознать причинно-следственную связь этих событий. На разъяснения антрополога туземцы возражали, что, если бы причиной была половая связь, то рожали бы только красивые женщины…
Чувство времени, а затем и соответствующее понятие, возникают при переходе от присваивающего хозяйства к земледелию и скотоводству. Нужна революция в сознании первобытного человека, чтобы понять пользу закапывания съедобного зерна в почву для будущего урожая. Назаретян связывает первоначальное возникновение этой формы хозяйствования с ритуалом жертвоприношения зёрен тотемным богам, а уж потом открытия целесообразности такой деятельности и для жизненных нужд.
Аналогично скотоводу требовался относительно долговременный прогноз, чтобы не убивать животное сразу, а кормить в ожидании от него многочисленного потомства, которое хозяин может использовать в нужное время. В книге приведены драматические примеры, когда новые технологии приносит неготовым к таким цивилизационным новшествам только вред. «В начале ХIХ века новозеландские аборигены маори, пристрастившись к привезенным европейцами ружьям, за двадцать лет перебили четверть населения… Горные кхмеры, освоив во время Вьетнамской войны американские карабины, за несколько лет истребили фауну, на которую их предки охотились столетиями, и едва полностью не перестреляли друг друга... Этот сценарий провокации антропогенных катастроф подробно описан в этнографической литературе, которая изобилует схожими эпизодами, имевшими место в Азии, Австралии, Америке и Африке: современное оружие в сочетании с первобытным мышлением грозит племенам самоубийственными последствиями» (Назаретян 2014б, с.109).
Чувство времени, идеи эволюции и прогресса, идут вослед усложнения жизнедеятельности. Древний мир не знает идеи эволюции. «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Екклесиаст).
Мироощущение изменяющегося мира зафиксировано уже в Новом завете, где развёртка истории от создания мира к грехопадению, прихода в мир искупителя первородного греха, распятию и ожиданию второго пришествия Христа и Страшного суда задавала историческую перспективу человеческой истории. Рефлексия же этого мировосприятия возникла много позже. Согласно энциклопедическим источникам, термины «эволюция» и «инволюция» первоначально сформировались в военном лексиконе Франции ХIV века и означали, соответственно, развёртывание войск в боевой порядок и свёртывание боевого порядка для движения на марше. В ХVIII веке Ш. Бонне ввёл термин «эволюция» в эмбриологию. Слово «развитие» в современных европейских языках – калька с латинского evolution, сохраняющая (ср. англ. Development, исп. Desarrollo и т.д.) прозрачную аллюзию с образом развертывающегося свитка или клубка.
Дарвиновская теория происхождение видов через борьбу за существование и выживание наиболее приспособленных дала мощный толчок концепции эволюции и способствовала его переносу в социологию. Однако в теории обнаружились эмпирические нестыковки и логические лакуны: например, условием выживание считается приспособленность, а критерием приспособленности – выживание.
Совсем иначе, пишет Назаретян, выглядит биологическая история при рассмотрении биосферы как единой системы, существовавшей и изменяющейся на протяжении миллиардов лет. В книге также приведены новейшие данные палеонтологии и астрофизики, позволяющие предположить, что первичная жизнь всё-таки не образовалась на Земле, а была занесена из космоса (например, следы живого вещества предшествуют появлению океанов). Наконец, указаны свидетельства того, что жизнь на Земле изначально развивалась как единая система. На мой взгляд, эти положения перекликаются с гениальным трудом Анри Бергсона «Творческая эволюция» (1998), где существование эмпатии и интуиции (например, осы безошибочно наносящей парализующий укол в ганглии жертвы, поскольку она интуитивно чувствует местоположение этих ганглий) объясняется тем, что живые существа имею общее происхождение.
Переходя к эволюции человеческого рода, Назаретян рассматривает её как поэтапное усложнение сознания, осуществляющееся за счет совершенствования орудийных средств, опосредствующих ментальные процессы. В этом плане Назаретяна вполне можно отнести к последователям культурно-исторической теории Л.С. Выготского. Близок Назаретян и к идеям другого русского гения – В.И. Вернадского, а также к идеям эволюционной космологии. Красной нитью через книгу проходит идея последовательной эволюции от Большого взрыва и кваркглюонной плазмы к звёздам, Солнечной системе и Земле, от низших к высшим формам жизни, от простых к сложным социумам и потенциально – к симбиозной постчеловеческой цивилизации.
Развивая культурно-исторический подход Л.С. Выготского и представления А.Н. Леонтьева и Г.С. Померанца о человеческой истории как истории постановки нравственных задач, Назаретян развивает собственную концепцию влияния этических регуляторов на эволюцию человечества, представленную как модель техно-гуманитарного баланса. Прелюдией к этой теории служит анализ исторической динамики агрессии и насилия. Безусловным достижением концепции Назаретяна является разработка количественной меры физического насилия – «коэффициента кровопролитности» как отношения среднего числа убийств в единицу времени к численности населения. Опираясь на доступные исторические источники и проведя соответствующие вычисления, автор пришел к парадоксальному выводу о том, что, несмотря на возрастание убойной силы оружия (от каменных топоров до ракет с ядерными боеголовками) и демографической плотности, коэффициент кровопролитности на протяжении тысячелетий нелинейно, но последовательно снижался. ХХ век, с двумя мировыми войнами, Хиросимой и прочими конфликтами (только на фронтах «холодной войны» погибло до 25 млн. человек), тем не менее, является (в пересчете на количество живущих) наименее кровавым за всю историю человечества.
Концептуально объяснив последовательное ограничение физического насилия, автор делает другое важнейшее открытие. Развитие технологического могущества (боевого или производственного) всегда имеет побочные негативные последствия и, если оно не компенсируется более совершенными культурно-психологическими регуляторами, снижает внутреннюю устойчивость общества. Например, интенсивное использование ирригации в странах Междуречья вызвало кризис, связанный с засолением почв и их оскудением, что, в свою очередь, обусловило распад великих ближневосточных империй. Другой пример. Появление железных орудий труда не только увеличили эффективность труда земледельцев, но и привело к переходу от небольших профессиональных армий, вооруженных дорогим и тяжеловесным бронзовым оружием, к массовым армиям и тем самым резко повысило кровопролитность войн. Ответом на этот исторический вызов стало то, что Карл Ясперс назвал осевым переворотом: на огромном географическом пространстве удивительно быстро и практически одновременно сменились социально-политические ценности и нормы («загадка одновременности» осевого времени, по Ясперсу). Со временем на смену религиозным ценностям (или в дополнение к ним) приходят гуманитарные, социалистические, экологические, феминистические или иные ценности, уравновешивающие рост технологического или социального могущества.
Модель техно-гуманитарного баланса помогает Назаретяну исследовать едва ли не все переломные вехи человеческой истории и предыстории, включая неолитическую, городскую и промышленную революции. При этом прогрессивные изменения с каждым разом неизбежно порождали новые проблемы, а впоследствии новые кризисы и катастрофы. Решение кризисных ситуаций связано не с выбором идеального пути (синергетические модели исключают такую возможность), а представляет собой выбор «меньшего из зол». Выходит, человечество движется не к утопическому Раю на Земле, а с развитием технологий неизбежно сталкивается с новыми техногенными проблемами. Как движущийся велосипедист, чтобы не упасть, должен всё время крутить педали, так и человечество в своем развитии последовательно преодолевало кризисные ситуации различного масштаба и генезиса. Сохранение устойчивости в эволюционном движении обеспечивает, по мысли Назаретяна, техно-гуманитарный баланс, а те социумы, которым не удавалось его своевременно восстановить, становились жертвами собственного несбалансированного могущества, подорвав природные или геополитические основы существования.
Так в процессе драматического отбора совершенствовались качества сознания и духовной культуры. Например, Назаретян, ссылаясь на работы известных историков и культурологов, отмечает, что до V века до нашей эры человечество не ведало «феномена совести» и что именно с этой эпохи ведёт свои истоки интимный фактор морального выбора. «Герои Гомера, Софокла, даже Эсхила и Еврипида говорили о страхе, стыде и позоре и переживали по поводу своих недостойных поступков лишь в связи с неизбежным разоблачением. Их моральные резоны насквозь мифологичны и зациклены на каре всемогущих богов. Мифологически мыслящему человеку неведома «роскошь человеческого одиночества», он, подобно маленькому ребенку, постоянно ощущает себя объектом наблюдения, а все внешние события воспринимает как вызванные чьей-то интенцией» (Назаретян 2014б, с.184). В рассуждениях Сократа впервые происходит переход от оглядки на внешних судей к ответственности перед собственным разумом, а римлянин Сенека заговорил о рабах как «собратьях по человечеству». Полтора тысячелетия спустя арабские философы-зиндики (атеисты) и дахриты (материалисты) обозначили эту внутреннюю силу, регулирующую поступки человека, как Инсанийя – человечность.
Примеры техно-гуманитарного дисбаланса, а затем его преодоления дает средневековая Европа. «Совокупность идеологических, технологических и политических факторов обусловила бурный рост населения Западной Европы. С Х по ХIV век оно более чем удвоилось и превысило 54 млн. человек. Но феодальное хозяйство допускало только экстенсивный путь развития, т.е. расширение обрабатываемых площадей… Лесной покров Европы быстро сокращался, а хозяйству требовалось всё больше земли. Люди концентрировались в растущих городах, не ведавших очистных сооружений и иных механизмов долгосрочного функционирования и не успевавших адаптироваться к растущему населению. Бесконтрольно росли свалки, реки превращались в сточные канавы кожевенных и прочих ремёсел, всех отходов городской жизнедеятельности. В последней трети ХIII века по разным странам прокатилась волна городских бунтов. Но самым страшным следствием этого процесса стала «черная смерть» - эпидемия чумы, разразившаяся в ХIV веке и унесшая 24 миллиона жизней (чуть ли не половину населения Западной Европы!) перекинувшаяся и в Россию… Есть данные о том, что при Иване Грозном площадь лесов в Подмосковье значительно уступала нынешней, а Москва-река была загрязнена сильнее, чем в самый пик индустриализации… Апофеозом позднего Средневековья стала беспримерно кровопролитная Тридцатилетняя война 1618-1648 годов» (Назаретян 2014б, с.200-201). Обострение экологического и военно-политического кризиса вызвало эпидемию страха, который приобретал все более иррациональный характер, оборачиваясь вспышками истерии и агрессии. «Боялись уже не только Конца света, но также дьявола, инородцев, иноверцев, колдунов и ведьм. В поисках виновников народных бед находили всё новые жертвы, и клерикалы умело натравливали обезумевшие толпы на иудеев (которых живьём закапывали в землю целыми поселениями), еретиков, учёных мужей и красивых женщин, которых забивали, топили в реках и сжигали на кострах» (там же). Формой преодоления господствующего мироощущения стало обращение элиты к духовному наследию Греции и Рима и к их культурным достижениям, отчасти сохранённым и транслированным арабами. Востребованы стали идеи безбожия и гуманизма, а следом за ними идеи социального прогресса и церковной реформации. Как писал Макс Вебер, протестантизм мостил дорогу капитализму, снявшему многие кризисные проблемы феодализма, но породившему, в свою очередь, собственные проблемы, связанные с конфликтом труда и капитала.
Практически всю историю человечества Назаретян рассматривает через призму модели «техно-гуманитарного баланса», а конструируя паллиативные образы возможного будущего (во второй части книги), делает акцент на становлении духовной культуры, свободной от племенной, конфессиональной и прочей групповой идентичности («мы – они»).
Развивая синергетический подход применительно к гуманитарной сфере, Назаретян делится своими разработками и размышлениями, а также щедро помогает коллегам доводить их собственные идеи до точных формулировок. Так, с его лёгкой руки в мировой научной литературе появились в качестве принятых терминов «вертикаль Снукса-Панова», «закон Седова».
Ко второму изданию книги приложен авторский словарь-тезаурус, объединивший в единый взаимосвязанный комплекс более 800 терминов астро и микрофизики, геологии, биологии, культурной антропологии, социологии, семиотики и психологии. Словарь включает и строгую формулировку устойчивых системных зависимостей, описанных в книге «Нелинейное будущее», которые помогают лучше понять общие и специфические механизмы эволюции на различных её этапах. Такие, как закон отсроченной дисфункции, правило избыточного разнообразия (дополняющий закон необходимого разнообразия У.Р. Эшби), закон техно-гуманитарного баланса и т.д. В книге показано и то, как выявленные закономерности способствуют лучшему пониманию современных глобальных проблем.
Глобальным прогнозам, построенным на экстраполяции мегаисторических векторов и закономерностей, посвящена вторая часть книги Назаретяна. Он избегает жестких, однозначных предсказаний, а представляет паллиативный веер возможностей, делая акцент на проблему морального выбора в конструировании будущего. Не составляет секрета, пишет Назаретян, влияния прогнозов на ход исторических событий – то, что Р. Мертон назвал «самоисполняющимся пророчеством» (self-fulfilling prophecy). В то же время «марксистские, расистские и неомальтузианские модели будущего (и примеры их драматического воплощения) сыграли также и предостерегающую роль, помогая во многих случаях предотвратить худшие варианты развития событий. Скажем, опасение возможных пролетарских революций (особенно после драматических событий в России) побуждало правящие классы к эффективному поиску компромиссов между трудом и капиталом. Кошмарный опыт нацизма выработал у европейцев иммунитет к теориям расовый исключительности. А шокирующие расчёты, проведённые в первых докладах Римскому клубу, наложившись на наблюдаемые последствия техногенных катастроф, способствовали развитию экологического сознания как политических и экономических лидеров, так и широкой публики. Во всех этих случаях сработал противоположный эффект прогнозирования» (там же с.14).
В многоплановой глубокой книге имеется ряд спорных, по моему мнению, положений. Так, в нейропсихологии, пишет Назаретян, показано, что переживание каждой эмоции связано с возбуждением определенных нейронов в лимбических структурах головного мозга. При длительном отсутствии возбуждения порог возбудимости нейрона снижается, и это проявляется соответствующей эмоцией (Лоренц 2008; Barinago 1992). Поскольку же все нейроны и в различных конфигурациях должны периодически возбуждаться, организму требуется переживать всё многообразие эмоций, потенциально заложенных в его нейрофизиологической структуре (Назаретян 2014б, с.59). Отсюда, по мысли Назаретяна, неизбежная тяга даже самых мирных людей к спонтанно возникающей агрессии, к садомазахистским проявлениям, а общество в целом периодически переживает тягу к «малым победоносным войнам». На мой взгляд, здесь автор впадает в «нейрофизиологический детерминизм», противореча собственным рассуждениям об уровневой организации человеческой психики и возможности в рамках техно-гуманитарного баланса тормозить высшими уровнями саморегуляции проявления архаичных наклонностей.
Другое наше возражение связано с ролью христианства, и шире, различных религий в поддержании неконфронтационных отношений как между отдельными людьми, так и между сообществами. «Социологи религии, пишет Назаретян, отмечают, что по-настоящему верующий человек (не ряженый и не ангажированный «политический модератор») не может оставаться терпимым к конкурирующей Истине: чужой бог, пророк или «чужое» откровение вызывают утробную агрессию (там же, с.352). Присоединяясь к мнению Б.Ф. Поршнева (1966) о том, что корень нетерпимости и агрессии по отношению к людям с несхожей этнической или религиозной принадлежностью лежит в противопоставлении «они – мы», Назаретян дает относительно негативную характеристику и раннему христианству. Автор ссылается на характерные фразы из Евангелия: «Кто не со Мной, тот против Меня»; «Не мир Я принёс вам, но меч»; «А кто придёт ко Мне и не возненавидит отца своего и мать, и брата, и сестру… тот не может быть Моим учеником» и т.д. Я согласен с тем, что христианство выполняло амбивалентную роль. Оно несло, с одной стороны, объединительное начало («Нет грека и иудея, а есть христианин») и образование (священники были наиболее грамотными членами общества, и первые университеты в Европе формировались на базе монастырей и теологических факультетов), и в то же время разжигало нетерпимость к инакомыслящим, давало идеологическое обоснование «священных войн», инквизиции и преследованию еретиков. Но в этом вряд ли повинны духовные идеи самого Христа. Широко известны крылатые слова Ж. Дантона, сказанные им перед казнью: «Революция, как бог Хронос, пожирает своих детей». И история Человечества показывает, что практически любая идеология (религиозная или светская) оборачивается в какие-то моменты истории своей противоположностью. Во имя любви к Богу горели костры инквизиции, из любви к освобождённому человечеству «рыцари революции», в лице НКВД, загоняли людей в концлагеря и «стройки века». Ф.М. Достоевский пророчески описал в притче о Великом инквизиторе осуждение Христа на смерть при его гипотетическом Втором пришествии.
«…Среди глубокого мрака вдруг отворяется железная дверь тюрьмы, и сам старик великий инквизитор со светильником в руке медленно входит в тюрьму. Он один, дверь за ним тотчас же запирается. Он останавливается при входе и долго, минуту или две, всматривается в лицо его. Наконец тихо подходит, ставит светильник на стол и говорит ему:
- Это ты? Ты? – Но, не получая ответа, быстро прибавляет: «Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать, и сам это знаешь. Но, знаешь ли, что будет завтра? Я не знаю, кто ты, и знать не хочу: ты ли это, или только подобие его, но завтра же я осужу и сожгу тебя на костре, как злейшего из еретиков, и тот самый народ, который сегодня целовал твои ноги, завтра же по одному моему мановению бросится подгребать к твоему костру угли, знаешь ты это? Да, ты, может быть, это знаешь, - прибавил он в проникновенном раздумье, ни на мгновение не отрываясь взглядом от своего пленника…
«Имеешь ли ты право возвестить нам хоть одну из тайн того мира, из которого ты пришел?.. Нет, не имеешь, чтобы не прибавлять к тому, что уже было прежде сказано, и чтобы не отнять у людей свободы, за которую ты так стоял, когда был на земле. Все, что ты вновь возвестишь, посягнет на свободу веры людей, ибо явится как чудо, а свобода их веры тебе была дороже всего еще тогда, полторы тысячи лет назад. Не ты ли так часто тогда говорил: «Хочу сделать вас свободными». Но вот ты теперь увидел этих «свободных» людей, - прибавляет вдруг старик со вдумчивою усмешкой. – Да, это дело нам дорого стоило, - продолжает он, строго смотря на него, - но мы докончили, наконец, это дело во имя твое. Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено и кончено крепко. Ты не веришь, что кончено крепко? Ты смотришь на меня кротко и не удостаиваешь меня даже негодования? Но знай, что теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем сами же они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим. Но это сделали мы, а того ль ты желал, такой свободы…
Ибо теперь только стало возможным помыслить в первый раз о счастии людей. Человек был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми? Тебя предупреждали, - говорит он ему, - ты не имел недостатка в предупреждениях и указаниях, но ты не послушал предупреждений, ты отверг единственный путь, которым можно было устроить людей счастливыми, но, к счастью, уходя, ты передал дело нам. Ты обещал, ты утвердил своим словом, ты дал нам право связывать и развязывать, и уж, конечно, не можешь и думать отнять у нас это право теперь. Зачем же ты пришел нам мешать?»…
Но вернёмся к цитатам из Евангелия и проблеме их интерпретации. В свое время выдающийся этнограф Л. Леви-Брюль выдвинул концепцию «дологического мышления», свойственного первобытному человеку. Леви-Брюль (1930) видит в готовности туземцев называть себя одновременно людьми и львами свидетельство игнорирования ими закона противоречия. Возражение психолингвистов состоит в том, что первобытный язык не содержит лексических средств для обозначения абстрактных свойств типа «смелость», а потому вместо европейского выражения «этот человек смел как лев» туземец говорит: «этот человек – лев». В современной культуре такой способ выражения характерен для поэтической метафоры. Удивительно, что, вполне аргументированно критикуя концепцию Леви-Брюля, Назаретян следует его логике. Он видит в высказываниях Пророка не метафорическое выражение неприятия мира, а неприкрытый призыв к агрессии и нетерпимости.
Хотя Назаретян стоит на антиклерикальных позициях, его работы можно назвать неорелигиозными или квазирилигиозными, где роль главного медиатора космической эволюции отводится Разуму. Они базируются на том, что сознание является «космологически фундаментальным фактом», что «Вселенная человекомерна и самые существенные события Космоса складываются из наших мыслей и поступков, что освобождает от необходимости в мистических откровениях». В современной научной картине мира «человек превращается из исполнителя небесной воли в созидателя Земли и – потенциально – неба, и это один из живых источников, способных утолить тоску критического сознания по высоким смыслам» (Назаретян 2014б, с.385).
И – в качестве одной из фантастических версий будущего: «Тоскующий по бессмертию Человек окажется эволюционным мостом между бессмертной Обезьяной и бессмертным Сверхразумом. И состояние души сделается космическим фактом, и в неведомом «сверхчеловеческом» языке самый настырный из Смыслов добьётся, наконец, ответа от высокомерной Вечности, и их любовный союз родит новые метагалактики по сценарию астрофизика Ли Смолина и его школы» (там же с.404).
Книга Назаретяна – безусловно, событие в научной жизни, и вполне возможно, что в недалеком будущем историки науки, перечисляя славные имена созидателей интегральной философии, стремившихся заглянуть в будущее: Н.Ф. Федорова, В.И. Вернадского, А.Бергсона, П. Тейяр де Шардена, К.Э. Циолковского, С. Лема, Д. Медоуза, В.С. Стёпина, Р. Пенроуза, К. Уилбера, – добавят в этот список и фамилию автора.
Литература
Бергсон А. Творческая эволюция. М.; КАНОН – пресс, 1998
Дьяконов И.М. Пути истории. От древнейшего человека до наших дней. М.: «Восточная литература» РАН, 1994.
Лекторский В.А., Касавин И.Т., Петренко В.Ф., Пружинин Б.И., Князева Е.Н., Розов М.А. и др. Конструктивизм в эпистемологии и науках о человеке (материалы круглого стола) // Вопросы философии. 2008. № 3. С. 3-37.
Лоренц К. Так называемое зло. К естественной истории агрессии // Так называемое зло. М.: Культурная революция.2008, с. 87-310
Назаретян А.П. Истина как категория мифологического мышления// Общественные науки и современность 1995, № 4, с 106-109.
Назаретян А.П. Закавказская Конфедерация? Перспективы региональной геополитики в свете Мегаистории // Вопросы философии, 2014а, №3, с.180-185.
Назаретян А.П. Нелинейное будущее. Мегаистория, синергетика культурная антропология и психология в глобального прогнозирования. Изд. 2. М: Инфра-М, 2014б.
Назаретян А.П. Психология стихийного массового поведения: толпа, слухи, политические и рекламные кампании. М.: Академия, 2005.
Панов А.Д. Наука как феномен эволюции // Эволюция: космическая, биологическая, социальная. М: Либроком, 2009, с.99-127.
Панов А.Д. Природа математики, космологии и структура реальности: физические основания реальности // Метавселенная, Пространство, Время. М: Институт философии РАН, под ред. В.В. Казютинского, 2013.
Петренко В.Ф. Конструктивизм как новая парадигма в науках о человеке//Вопросы философии. 2011. № 6. С. 75-81.
Петренко В.Ф. Многомерное сознание: психосемантическая парадигма М.:Эксмо, 2013.
Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М: Наука, 1966.
Седов Е.А. Информационно-энтропийные свойства социальных систем// Общественные науки и современность. 1993, с. 92101.
Спирин А.С. Молекулярная биология. Структура рибосомы и биосинтез белка. М:»Высшая школа» 1986.
Стёпин В.С. Теоретическое знание М. 2003
Стёпин В.С. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая
рациональность// Вопросыфилософии 2003, № 8, с.517.
Barinago V. How scary things get that way// Science 1992 Vol. 258: 887-888.
Snooks G.D. The dynamic society. Exploring the sources of global change. London and New York: Routledge, 1966.
Петренко В.Ф.
