М.М.Филиппов (1858-1903)
12 июня 1903 года в своей квартире в Петербурге скончался М.М.Филиппов, издатель журнала "Научное Обозрение", литератор, философ, ученый. Его неожиданная смерть породила множество слухов о ее причине, - от заказного убийства, в котором обвинялись и царь, и революционеры, до ошибок в постановке опыта, о котором Михаил Михайлович оповестил общественность, обещая раскрыть тайну "передачи энергии взрыва на расстояние до 1000 километров" (одна из физических версий опыта дана здесь).
Следуя Канту, в философии которого Филиппов хорошо разбирался, он считал, что некое "окончательное" оружие позволит человечеству прекратить войны, поскольку сделает их бессмысленными. Но, если Кант считал возможным достижение вечного мира путем договоров и соглашений в федерации государств на основе неких философских и правовых максим (окончательных утверждений, истин), принятых всеми участниками (см. И.Кант "К вечному миру"), то Филиппов, хорошо знавший химию и физику (того времени), социологию и психологию, вероятно решил не удовлетворяться надеждой на разумность государей.
Последующие события, происходившие, к сожалению, без его участия, показали его (частичную) правоту. Несмотря на заявления о мире и конференции по разоружению (1899), Россия втянулась сначала в русско-японскую войну, потом две мировые, а "абсолютное оружие", воплощенное в атомной бомбе и средствах доставки в любую точку поверхности планеты, - так и не решило навсегда и везде вопрос о "вечном мире".
К сожалению и роль М.М.Филиппова в русской научной и философской жизни оказалась сегодня совершенно забытой, как и его фундаментальный труд "Философия Действительности", где им подробно рассмотрены идеи развития, прогресса, эволюции; появление и метаморфозы самих идей о развитии у философов и философских школ от Древней Греции, Рима, средневековой Европы, к Просвещению и идеям эволюции биологической и социальной, к Ч.Дарвину с К.Марксом.
Разбирая рационалистические и метафизические, построенные на опыте (фактах) и чувствовании (интуиции), идеи и концепции, М.М. Филиппов старается придерживаться кантовской позиции критического мышления, "разумных оснований", стараясь избегать догматического мышления, останавливающего творческую мысль исследователя.
В последнем прижизненном номере своего журнала М.М.Филиппов опубликовал работу "Новый Идеализм", с критикой идей построения "нового храма метафизики", изложенных в сборнике статей под редакцией П.И.Новгородцева "Проблемы Идеализма" (1902).
Авторы критикуемого сборника станут впоследствии пассажирами "философского парохода", а теперь, в современной России 21 века, одними из "лучших" представителей "русской философии", с полным игнорированием не только "не примкнувшего" ни к какому "лагерю" М.М.Филиппова, но и "марксистов" Г.Плеханова, Н.Чернышевского, В.Ленина и прочих, не вписывающихся в современный тренд, запрос (общественный гештальт?) на "духовность" и "патриотизм". Поскольку полного текста статьи "Новый Идеализм" в современной орфографии в Сети не нашлось, далее дается краткий пересказ- конспект. Фотокопия статьи доступна здесь.
"Храм метафизики на интуиции"
В первой части статьи Филиппов разбирает тексты С. Булгакова и Н.Бердяева, давая также оценку вступительному слову редактора, во второй части описывает историю изменений общественной философской мысли в России 19 века, от увлечения идеями эволюции, прогресса, рационализма и социологии к религиозности и метафизике. И Булгаков и Бердяев дошли до метафизики через увлечение идеями позитивизма, к которому, по замечанию Филиппова, они то и дело вынуждены возвращаться и в рассматриваемом сборнике, и опираться на них в своих построениях, как "богатырь приникает к земле"...
Основная критика Филиппова направлена на идею существования "интуитивного" способа познания, "внечувственного", именно такой способ познания он называет метафизическим, в отличие от психологически затратного, направленного на формирование понятий путем сравнений, критического осмысления опыта.
Существует ли упрощенная, интуитивная способность к познанию, умственная интуиция, в отличие от чувственной, по Канту, которая доставляет нам «пустые формы познания, – пространство и время», обладает ли кто-либо способностью непосредственного познания без помощи работы ума с понятиями?
Филиппов пишет, что не оспаривая внелогических форм познания, постановка мистических форм в основание философских систем приводит даже гениев вроде Шеллинга, «наряду с гениальными догадками» к психопатическому бреду. Удобство интуитивного «мышления», «упрощенного употребления разума так заманчиво»! Не надо заниматься «геркулесовым трудом самопознания», достаточно «прислушаться к своему внутреннему оракулу»...
Редактор критикуемого сборника, Новгородцев противопоставляет «новый идеализм» «позитивизму», который относится к философским течениям, не признающим ничего, кроме «опытных начал», новое поколение ищет «абсолютных заповедей и принципов», нравственные проблемы и «жизнь духа» позитивизмом не разрешаются»
Новгородцев пишет о «тщательной проверке научных средств и категорий», на что Филиппов возражает, что Кант в свое время и рассмотрел «границы разума» в смысле «устранения призрачных решений вопросов о сверхчувственном», а «новый идеализм» поступает ровно наоборот, получается «критицизм навыворот», По Новгородцеву: «вводя положительную науку в надлежащие границы оно (новое направление) вместе с тем наряду с нею, признает и другие области и устраняет суеверные предрассудки, препятствующие свободно и прямо идти навстречу великим вопросам духа»
Философов "духа" и "веры", признающих некое интуитивное"знание", Филиппов ставит в ряд с такими, у кого философия поднимается высоко над рассудочным знанием. «У этих философов есть много тайн, о которых они никому не сообщают…по ироническому замечанию Канта, это «масоны». Которые являются философами по традиции и по посвящению, а потому ничего не хотят сообщать профанам» Или «не могут высказать носимые в себе тайны. Поскольку человеческая речь к этому не приспособлена»..
«Когда какой-либо философ провозглашает свое учение идеалистическим, большинство образованных, но не имеющих достаточной философской подготовки людей, невольно относятся к новому учению с почтением, хотя бы даже настоящий смысл учения оставался для них неясным»
Филиппов отмечает непонимание Булгаковым смысла термина «метафизика» Контом, который считал, что «метафизическое миропонимание представляет не что иное, как гиностазирование сущностей, полученных путем отвлечения и приписывания им значения реальных деятелей». Булгаков навязывает Конту свое понимание метафизики и спорит с ним, а не с позитивизмом Конта. «Единственно верное замечание (Булгакова) , относящееся к Конту состоит в том, что Булгаков заставляет философию спрашивать не только «как» совершаются явления, но требует ответа на вопросы: что, почему и зачем». Но Булгаков применяет его по отношению ко всем направлениям, «каковы позитивизм и разные оттенки агностицизма, в том числе и неокантианство, особенно позитивного толка». Филиппов приводит примеры авторов, которые не попадают под характеристики Булгакова, - Спенсер несмотря на агностицизм, задается вопросом «почему», а Кирхгоф, провозгласивший «описательный метод» даже в такой науке как механика, считавшейся наукой о силах, как причинах движений, - являет анализ последних останков антропоморфического понимания причинности. «Допустим даже, что этот антропоморфизм неискореним, все же важно знать, где он скрывается и в чем состоят его источники, вместо того, чтобы оставаться на догматической точке зрения, разрушенной уже Юмом»...
«… есть ещё одна область, в которой помещаются «святыни сердца» и где оправдание перед разумом совершенно не обязательно. Религия как таковая, говорит г. Булгаков, не удовлетворяется продуктами рефлексии дискурсивного мышления. Она имеет свой опыт непосредственно, интуитивно получать нужные для нее истины. И этот способ интуитивного знания (если только здесь применимо слово «знание», неразрывно связанное с дискурсивным мышлением и, следовательно, с доказуемостью) называется верою. «Вера есть способ знания без доказательств».
Итак, существует знание, которое собственно говоря, не есть знание, потому что всякое знание характеризуется доказуемостью. Для веры бесспорны те положения, которые, как предмет доказательства, спорны и шатки. «Верить можно даже в то, говорит г. Булгаков, что не только недоказуемо, но и не может быть сделано вполне понятным разуму». После знаменитого изречения Тертуллиана: credo quia absurdum – утверждения, которое напрасно пытались очернить, так как в нем высказана глубокая психологическая истина – все те положения об отношении веры к знанию, которые приводятся г. Булгаковым, представляются жалким лепетом. …
В этой (западной) литературе сделаны попытки доказать превосходство интуитивного познания, тогда как г. Булгаков ограничивается декретированием и многозначительным указыванием на важность затронутого им вопроса.»
«С теми, кто приводит доказательства, можно спорить: но с философами веры, обладающими «своим собственным способом непосредственно получать все нужные для него истины» никакой спор невозможен.»
«Наш идеалист, по видимому не догадывается, что можно быть противником всякой догматической метафизики и именно в силу этого отвергать и материализм и фаталистическое («механическое») учение о необходимости, не менее метафизическое, чем учение об абсолютной свободе воли, или, точнее, абсолютном произволе ничем не мотивированной воли …»
"Религия прогресса"
«Механическая» философия вынуждена так или иначе выработать свою телеологическую теорию прогресса, признавая конечное торжество разума «над неразумною причинностью». Это доказывается молчаливым или открытым признанием того факта, что на известной стадии мирового развития эта же самая неразумная причинность создает человеческий разум, который затем и начинает «устроять» мир, сообразуясь со своими собственными разумными целями. Таким образом мертвый механизм постепенно уступает место разумной целесообразности, т.е. своей полной противоположности. В этом состоит, по мнению г. Булгакова, та теория прогресса, которая составляет необходимую часть всех учений современного механического миропонимания. Если раскрытие высшей целесообразности в мире назовем теодицией, то, говорит г. Булгаков, можно сказать, что теория прогресса является для «механического» миропонимания теодицией, без которой «очевидно не может обойтись». Рядом с понятием механической эволюции, которой г. Булгаков придает название «бесцельного» и «бессмысленного» развития, создается понятие прогресса, эволюции телеологической. Мы уже знаем, как бесцеремонно обращается г. Булгаков с философскими направлениями, а потому затрудняемся сказать, какую именно теорию прогресса он имеет здесь ввиду?»
… Далее рассматривается эволюционная теория Спенсера и показывается неприменимость Булгаковской «теодиции» к ней … «Какой из двух процессов оказывается преобладающим в мире, рассматриваемом как целое, - процесс эволюции или диссолюции?»
«Неразумная причинность» … основана на чисто фетишистическом отношении к причинности, устраненном критикою Юма и Канта.
Причинность, все равно, разумная или неразумная, помимо человеческого понимания явлений, ничего не создает; она не есть какой-либо демиург, способный создать что бы то ни было помимо разума, пользующегося категорией причины, как способом находить связи между явлениями»
«… но ему (Булгакову) неизвестны, по видимому, даже классические в своем роде замечания Бокля о различии между точностью и достоверностью. Он требует от социального предсказания астрономической точности относительно пространства и времени; но прежде всего и астрономическая точность не есть точность абсолютная. … существуют предсказания, обладающие полной или почти полной достоверностью, но в то же время допускающие лишь очень малую количественную точность, т.е. лишь грубо приблизительные относительно времени и места. (И наоборот) (в) химии предвидение может иметь и чисто количественный характер, причем пространство и время играют здесь лишь ту роль, что являются вообще условиями всякого опытного знания…»
«Итак, в одном г. Булгаков несомненно прав: прогресс человечества, как совокупности живых людей, не бесконечен и самое человечество не есть какой-то абсолют, а ещё менее – божество, заслуживающее особого культа. Кажется, отсюда было бы проще всего заключить, что и самый вопрос о бесконечном прогрессе, бесконечном совершенствовании человечества поставлен неверно. Все эмпирическое не вечно.»
Но вместо исследования бесконечности прогресса, Булгаков занимается вопросом в чем выражается прогресс…
«Он (Булгаков) начинает с полемики против эвдемопизма, переходит к принципу совершенствования и, наконец, к «самой возвышенной формуле прогресса, согласно которой он состоит в создании условий для свободного развития личности»…
Призрачность добра и зла, оправдание зла философией нового идеализма
«…по поводу первого издания книги его учителя, Владимира Соловьева, я в 1898 году писал, что «оправдание добра» явилось вместе с тем и оправданием зла. Я видел в этом, однако не сильную, а слабую сторону соловьевской нравственной философии.
Они вынуждены, вопреки вопиющим фактам, усматривать в зле не такое же реальное явление, как и добро, но чистую призрачность. Если этот правда, то какая, спрашивается, надобность в борьбе со злом?»
«Ведь бороться с призраком – сущая нелепость; он все равно сам собой рассосется, и если зло есть призрак, то пусть оно и гуляет себе преспокойно на свете, а нам остается ограничиться философским созерцанием его призрачных успехов»
«И дарвинизм и ницшеанство стоят ведь по ту сторону добра и зла, первый как чисто биологическая теория, второе – как чистый имморализм. Но стоять в сверхьэмпирическом царстве добра, оставаясь по ту сторону зла путем удобного превращения его в призрак, это действительно значит проповедывать то «абсолютное лукавство» …
В силу этого лукавства найдут свое полное «оправдание» и ужасы инквизиции, и действия людей, руководимых, по словам Маркса «фуриями частного интереса», какие бы гадости и низости при этом ни совершались».
Понимая, что с «призраком зла» что-то не так, Булгаков становится на позицию критикуемых им позитивистов, «путем внезапного прыжка с метафизических высот на грешную землю»
Булгаков пишет: «… с этой иррациональностью действительности, представляющей борьбу добра и зла, нам приходится считаться в своей практической деятельности»
«Очень и очень много говорит г. Булгаков об «упадке веры» и о необходимости основания новой религии.
Тот, для кого категорический императив Канта является высшим началом нравственности, едва ли нуждается в услугах основателей новых метафизико-религиозных систем: мы удовлетворяемся кантовской религией в пределвх одного разума, дополняющей этическое учение Канта и не нуждающейся в суеверном культе «лукавого абсолюта», опутавшего мир «призраком» зла, перед которым очень часто бледнеет и краснеет сама «разумная», мещански самодовольная «действительность»
***
Продолжение следует ...
